Объекты Снежаны и Ильи Михеевых, представленные на выставке «Чрезвычайное положение», аккумулируют в себе два будто бы противоположных образа: знамя и праща. Символическое значение каждого из них, казалось бы, исключает возможность синтеза: знамя ассоциируется с манифестацией власти, с очевидной военной и государственной мощью, тогда как праща — атрибут Давида, победившего Голиафа. Праща — оружие слабого, того, в чью победу не верят, того, кто не использует дарованные царем меч и доспехи.
Итак, визуальная отсылка на очевидную силу и власть, на браваду насилием, сопоставляется в работе Михеевых с кустарным орудием, которое использовали для самообороны перед очевидно более сильным противником. Так художники размышляют о диалектике мифического (государственного) и божественного (революционного) насилия. Эти понятия вводит философ Вальтер Беньямин в статье «К критике насилия», которые диалектически развивает философ Джорджо Агамбен. Он размышляет над сцепкой насилия, государства и юридического права, в честь книги Агамбена и названа выставка.
Художники ощущают, что сегодня мы все находимся в чрезвычайном положении, и это положение заставляет человека думать о том, как превращать подручные предметы в средства самообороны. Михеевы находили объекты и заворачивали их в свою одежду, после закрепляя их на древко. Дрейфуя по окрестностям, художники настроили свою оптику так, что окружающие предметы наполнились потенциальностью насилия. Используя форму знамени для пращи, художники отсылают к возникновению божественного из мифического в чрезвычайном положении.
Интересно, что образный синтез знамени и пращи рождает еще один образ: котомка изгоя. Древко можно не закреплять на стенах, но носить на плече. Странник носит в котомке то ценное, что у него осталось. И этим ценным в чрезвычайном положении оказывается праща, — согласно этой логике, человек, которому нечего терять, превращает всякую вещь в потенциальное оружие. К этому принуждает его действительность.
С другой стороны выставка ставит эстетический вопрос проявления: завернутые, сокрытые объекты, не дешифруются зрителем визуально, он может видеть лишь контуры. Это вызывает любопытство: сокровенно ли сокрытое? Прекрасно оно или тривиально? Опасно или терапевтично? Объект, завернутый в такое лично-эстетическое полотнище (одежду художника), приобретает флер тайны: искусство как не до конца проявленное в нашем мире, как дистанция между зримым и подразумеваемым, повседневным и иномирным.
Даниил Хармс говорил: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьется». Свалено логике революционно настроенных художников, искусство — это праща, осознать всю силу которой можно, только если она тебя поразит.
Юля Тихомирова